Слушайся своего сердца

30 августа этого года исполнилось бы 85 лет со дня рождения выдающегося актера театра и кино Анатолия Алексеевича Солоницына, который воплотил на экране образ великого русского иконописца Андрея Рублева в одноименном фильме Андрея Тарковского. Восемь лет семья актера жила в Саратове в доме № 24 по улице Октябрьской. Здесь прошли его детство и начало юности. Эта пора жизни — тот самый «золотой клубок впечатлений, нити которого мы распутываем всю свою жизнь», как писал П.И. Чайковский. Нашим коллегам из Самары удалось пообщаться с братом актера Алексеем Солоницыным, который поделился воспоминаниями об этом периоде их жизни.

Анатолий Солоницын — заслуженный артист России, актер с мировым именем. Он прожил короткую жизнь — 47 лет. И ровно столько же ролей сыграл в кино. Фильмы с его участием вошли в золотой фонд отечественной кинематографии — это «Солярис», «Зеркало», «Сталкер», «Гроссмейстер», «Восхождение».

Слушать биение своего сердца, быть чутким к этому миру и к людям — значит идти путем Христа. Этому и посвятил свое творчество Анатолий Солоницын. По той же тропе продолжает идти и его младший брат — известный писатель и кинодраматург, отметивший в прошлом году свое 80-летие. У Алексея Алексеевича вышло около пятидесяти замечательных книг, в том числе о новомучениках и исповедниках Российских. Среди них стоит выделить книгу «Земной ангел» — о святых Царственных страстотерпцах и преподобномученице Елисавете Феодоровне Романовой, которую по праву назвали «великой матушкой». А заголовок данной публикации взят из названия биографической книги об Анатолии Солоницыне, которую написал Алексей Алексеевич. Книга имеет и второе название — «Повесть о старшем брате». Между братьями всегда было не только кровное, но и духовное, и творческое родство.

Книги Алексея Солоницына неоднократно переиздавались, удостоены православных литературных премий. По его сценариям снято четыре десятка документальных фильмов. В последние годы он работает и как режиссер.

Предисловие к книге «Повесть о старшем брате» по просьбе автора написал Никита Сергеевич Михалков. Совсем молодым, снимая свой первый полнометражный художественный фильм, он пригласил сняться в нем уже широко известного актера Анатолия Солоницына. И тот принял предложение молодого кинематографиста, разглядев в нем талант и будущность одного из лучших кинорежиссеров страны.

«Когда я вспоминаю Анатолия Солоницына, я вижу его голубые глаза, в которых было так много чистоты и грусти. Несуетность, спокойствие, тишина — все было в глубине его светлого взгляда.

Но стоило заговорить о том, что волновало и жгло его душу,— Господи, как менялись эти глаза, сколько твердости, силы, непреклонной воли вспыхивало в уже другом его взгляде, словно огненным мечом пронизывавшем человека.

Он был из той когорты людей, которым ничего не жаль во имя великой цели, идеи, труда, которым он посвятил жизнь.

“…Не читки требует с актера, а полной гибели всерьез”,— сказано Борисом Пастернаком. Именно по этому завету и жил актер Анатолий Солоницын, подаривший миру лицо преподобного Андрея Рублева.

<…>

В 80-е годы я начинал свою работу в кино как режиссер. Анатолий с радостью согласился играть в моем первом художественном фильме “Свой среди чужих, чужой среди своих” русского интеллигента Василия Сарычева. В этом фильме музыкальную тему верности, преданности идеалам юности, которую свято хранит сердце, ведет труба — замечательную музыку к фильму написал композитор Эдуард Артемьев.

В “Повести о старшем брате” Алексея Солоницына я прочел, что Анатолий взял девизом слова философа Френсиса Бэкона: “Я всего лишь трубач”, и сразу услышал зов трубы, поющей в нашем фильме — о добре, справедливости, дружбе, которым ничего не страшно, которые все одолеют и победят.

Это зов трубы ангельской.

И он слышен каждому, кто верит, любит, кто зовет “положить душу свою за други своя”».

Возвращаясь к братьям Солоницыным, коснемся немного их родного дома по улице Октябрьской. Солоницыны стали жить в нем сразу после войны — в 1945-м. Анатолий пошел в пятый класс, Алексей — в первый.

В 1953 году Алексея Федоровича Солоницына, главу семьи, журналиста, перевели на работу собкором центральной газеты «Сельская жизнь» во Фрунзе (ныне Бишкек). Но не забылись братьями ни эта улица, ни этот дом, ни Волга. В Саратове они открыли для себя кино и театр.

Во время нашей встречи с Алексеем Солоницыным в Самаре, где он живет и работает с 1974 года, писатель особенно тепло вспоминал детские годы в Саратове:

«Летом мы играли в футбол, лапту, казаки-разбойники, чижик, клек, штандар, бабки... Очень любили запускать воздушных змеев. Зимой катались на коньках, лыжах, санках, а позже выдумали дурную забаву, которая называлась “семейка”. Это когда кто-нибудь наиболее ловкий бросает крюк, цепляя его за борт проходящей машины. Веревку подхватывают остальные, и вот за машиной несется на коньках целый хвост пацанов. Бывало, и под машины попадали.

Но больше всего мы любили играть в войну. Однажды, когда отец был свободен, мы с Толей уговорили его поиграть с нами в саду. Он огляделся, прикидывая, как организовать бой, и скомандовал по-военному: “Мы с тобой, Лешка, занимаем позицию у колодца. Твоя позиция, Толя,— за сараем. Боевая задача: штурмом взять высоту NN”. “Высота NN” — это была самая красивая яблоня в саду с самыми крупными и вкусными яблоками. И вот на какое-то время наш сад-огород превратился в поле боя.

Я притаился за кустом смородины и наблюдал за отцом, который полз по крапиве, у самого забора. “Во дает! — подумал я. — Никакая крапива ему не страшна!” Заметив, что я лежу, не зная, как мне действовать дальше, он показал мне, чтобы я пробрался к кустам малинника и оттуда наблюдал за Толей.

Изловчившись, я перебежал к малиннику и плюхнулся на живот. Мой маневр завершился удачно. Но вот отца-то я потерял из виду! Где теперь он? Что делать дальше? И вдруг Анатолий крепко зажал мне рот и прошептал, что я в плену и кричать не имею права, иначе буду убит. Я готов был зареветь от обиды, потому что Толя спокойно связал мне руки и ноги. Он положил меня за куст, а сам занял мое место, откуда я недавно наблюдал за отцом.

Яблонька хоть и была близко, но Толя боялся бежать к ней, чтобы не выдать себя.

Предположив, что отец мог затаиться в помидорах, Толя предложил мне обежать дом и выйти к нему из-за сарая, а он бы пошел с другой стороны вдоль забора. Тогда б мы его окружили и победили. Лежать связанным мне было ужасно скучно, и я согласился.

Обогнул дом, вышел к сараю, и тут неожиданно натолкнулся на отца. Он обрадовался, подтолкнул меня к углу дома, откуда хорошо просматривался весь двор, подмигнул мне. Глаза его были озорными, веселыми. А я как прыгнул на него, повис на шее и кричу: “Ты в плену! Сдавайся! То-о-льк-а-а!”

Отец, ничего не понимая, поставил меня на землю. Тут подбежал радостный брат, победоносно подняв “автомат” к небу и застрочил: “трата-та-та”. Я, подпрыгивая, подбежал к яблоне за наградой — вкуснющими яблоками. Подошли отец и Толя. С удивлением я увидел, что лицо отца помрачнело, Толя тоже был серьезен. Отец швырнул свою деревяшку-автомат в траву и сказал, что я предал его. Я начал соображать, что произошло, оправдываясь тем, что это Толя меня уговорил — значит, он и виноват, а мне было скучно лежать. Тогда отец сказал страшные для меня слова: “Толя поступил правильно — заставил противника драться на своей стороне. А ты — трус. И предатель”. Я в тот момент даже возненавидел отца и кричал, что все это неправда, игра понарошку. А Толя подошел ко мне, заглянул своими небесно-голубыми глазами в самую мою душу и тихо так сказал: “А если бы по правде? Ты что же, не соображаешь, что делаешь? Такой простой проверки не прошел!”. На всю жизнь я запомнил эту проверку старшего брата! И за своих всегда стоять буду до конца…»

Газета «Православная вера» № 16 (636)