Святой сын святого

В семье отца Алексия и его супруги Анны Петровны Сергей был третьим ребенком и единственным сыном — у него было три сестры. В десять лет Сережу постигло первое в жизни тяжкое испытание: болезнь сердца оборвала земную жизнь его матери. Это был страшный удар — и для детей, и для отца Алексия. Из крайне подавленного состояния священника вывел святой праведный Иоанн Кронштадтский, как раз оказавшийся в ту пору в Москве. «А ты будь с народом, — сказал он отцу Алексию. — Войди в чужое горе, возьми его на себя, и тогда увидишь, что твое несчастье незначительно в сравнении с общим горем, и легче тебе станет». И он вошел в чужое горе, чтобы так и не выйти из него до последнего вздоха.

Надо сказать, что и отцу, и сыну, и людям, духовно связанным с ними, составлявшим легендарную маросейскую православную общину, посвящено много книг, но мы в дальнейшем будет опираться на двухтомник «Друг друга тяготы носите; жизнь и пастырский подвиг священномученика Сергия Мечёва» (М.: Изд-во ПСТГУ, 2017). Также можно рекомендовать сокращенный вариант — «Личный завет с Господом» (М.: Изд-во ПСТГУ, 2019).

Переполняющая сердце любовь, чуткая нежность и радость — так можно определить отношение отца Алексия к сыну. Об этом говорят письма старшего Мечёва к младшему, опубликованные во втором томе двухтомника ПСТГУ. Будущий священномученик с малых лет прислуживал отцу в алтаре, видел его высокое, благоговейное служение. А отец, безусловно, видел в единственном сыне своего наследника и при этом совсем не ждал для него легкой судьбы. Он неоднократно говорил, что сын будет выше его, отца. Можно ли сказать, что это сбылось? Церковь не измеряет своих святых, сравнивая, кто из них выше, а кто ниже, но святость бывает разная. Мученики — это святые «переднего края». И только в этом смысле можно сказать, что святому Сергию Мечёву было суждено пойти дальше своего отца.

А первый шаг по своей жертвенной дороге Сергей Алексеевич сделал, когда, прервав учебу в Московском университете, добровольцем ушел на Первую мировую. Служил братом милосердия (тогда немало братьев пришло в это дело вслед за сестрами) в прифронтовом лазарете, созданном на пожертвования Московского купеческого и биржевого общества. Там он встретил свою будущую судьбу — сестру милосердия Евфросинию Шафоростову. Отец был рад обвенчать сына с его избранницей — глубоко верующей самоотверженной труженицей. Конечно, священнику нужна именно такая супруга… Но сам Сергей далеко не сразу решился стать отцом Сергием. Он не считал себя готовым к подвигу пастырства, тем паче — в наступившие времена. Дело решила поездка в Оптину пустынь — в жутком 1918 году: старец Анатолий (Потапов) сразу увидел в молодом человеке пастыря и помог ему отмести сомнения.

До 1923 года, то есть до праведной кончины отца Алексия, Мечёвы служили вместе — в храме святителя Николая в Клённиках, на Маросейке. После безбожного переворота, среди голода, тифа, разрухи и постоянного страха община, сформировавшаяся вокруг старца Алексия, для многих стала истинным ковчегом духовного спасения. На беспримерное давление извне она отвечала расцветом внутренней жизни, неустанной соборной молитвой и просветительством. Беседы о Православии, о Церкви, о святоотеческом наследии, проводимые отцом Сергием, буквально переворачивали сознание слушателей — зачастую неофитов, которые, может быть, долго еще не пришли бы в Церковь, если бы не революционная катастрофа. «Казалось, вся жизнь для нас озарилась новым светом», — писал один из них.

В книгах, на которые мы опираемся, подробно рассказано о том, чего стоило 31‑летнему отцу Сергию это решение — согласиться принять настоятельство на Маросейке после смерти отца. Он хорошо понимал, кому наследует — и какие задачи встанут перед ним. Уже дав согласие, он испытывал страшные колебания. Однако победило чувство пастырского долга и сознание того, что не по своей воле он принял на свои плечи Маросейку, а по воле Божией и по молитвам отца. «Пусть напрасно расходуются силы, пусть раньше времени истратится здоровье и окончится жизнь — со своего поста не смею уходить», — так сказал тогда отец Сергий собравшейся пастве. В дальнейшем, по свидетельству прото­иерея — тогда еще мирянина — Владимира Отта, настоятель-наследник «все делал во имя памяти Батюшки, продолжая его дело, проникаясь его духом».

Двухтомник содержит воспоминания членов маросейской общины. «Отца Сергия любили беззаветно. Он был для нас согревающим солнышком, великой радостью и утешением. Хотелось жить, как учил нас он… <…> Душа раскрывалась и с радостью всецело отдавала себя в руководство близкого ей, родного, всё понимающего духовного отца», — пишет Ирина Черткова, родившаяся в 1911 году и вошедшая в эту среду подростком.

Опыт Мечёвых, отца и сына, всегда будет важен для Церкви, потому что это — опыт спасения вместе, одной богослужебно-покаяльной (формулировка отца Сергия) семьей, восходящей к семье апостольской и первохристианской. «Отец Сергий начал с того, что мы всегда забываем: мы соделываем свое спасение не одни, мы вместе идем по этому пути, — вспоминает Татьяна Куприянова. — Мы все связаны друг с другом как члены одного тела — Церкви. Состояние моей души и мое спасение зависит от того, в каком состоянии находятся окружающие меня люди, и, в свою очередь, я влияю на них, на их спасение».

Во времена Мечёва-младшего покаяльная семья уже не была приходской — храмы закрывали, священников и активных мирян заключали в тюрьмы, ссылали. Церковь на Маросейке не избежала общей участи. Но и духовную связь, и практическую взаимовыручку христиане поддерживали всеми доступными средствами. «Чувствуете ли вы, мои милые, как утренюет душа моя к храму нашему, — писал отец Сергий своим духовным детям из архангельской ссылки после ареста в 1929 году, — и как вечер, и заутра, и полудне (Пс. 54 , 18) устремляется душа моя к каждому из вас? С вами соединил меня Господь…».

Тюремно-ссылочно-лагерная эпопея отца Сергия продолжалась, с короткими перерывами, 12 лет… Вот свидетельство о том, что пришлось ему перенести. Врач-психиатр, приглашенный в лагерь для освидетельствования некоторых подозрительно ведущих себя заключенных, пишет: «Первым мною был освидетельствован известный в Москве протоиерей Сергей Мечёв. У него оказалось реактивное состояние после допросов, на которых ему сообщили о расстреле его жены и детей… Я был убежден, что родные не расстреляны, а ложным сообщением об их смерти только мучили священника». Так оно на самом деле и было.

Поводом к последнему — в июле 1941‑го — аресту послужила договоренность отца Сергия с епископом Мануилом (Лемешевским) о тайном рукоположении некоторых мирян в священный сан — взамен арестованных и расстрелянных священников. Мы не можем судить владыку Мануила, но, будучи арестован, он выдал отца Сергия. «Если меня сейчас возьмут, то убьют», — говорил будущий священномученик своей духовной дочери Елизавете Булгаковой, которая жила вместе с ним в деревне Мишаки и вместе с ним была арестована. Но ее выпустили, а отца Сергия, конечно, нет. В расстрельном приговоре есть строчка: «…без конфискации имущества за отсутствием имущества у осужденного».

Отец и сын Мечёвы были прославлены Русской Церковью одновременно — на Юбилейном Архиерейском Соборе 2000 года.

Газета «Православная вера», № 14 (706), июль 2022 г.